КИРИЛЛ

Кирилл (Смирнов), архиеп. Тамбовский и Шацкий. Фотография. 10-е гг. XX в.

(Смирнов Константин Иларионович; 26.04.1863, Кронштадт С.-Петербургской губ.- 20.11.1937, близ г. Чимкента Южно-Казахстанской обл. Казахской ССР), сщмч. (пам. 7 нояб., (Смирнов Константин Иларионович; 1863 - 1937), митр. Казанский и Свияжский, сщмч. (пам. 7 нояб., в Соборе Воронежских святых, в Соборе Липецких святых,в Соборе Казанских святых, в Соборе Липецких святых, в Соборе С.-Петербургских святых и в Соборе новомучеников и исповедников Церкви Русской, ), митр. Казанский и Свияжский. Из семьи псаломщика Троицкой кладбищенской ц. в Кронштадте. В 1877 г. окончил Александро-Невское ДУ в С.-Петербурге, а в 1883 г.- С.-Петербургскую ДС, после чего как один из лучших по результатам проверочных испытаний был принят в СПбДА на казенный счет. В академии оказался под сильным влиянием архим. Антония (Вадковского; впосл. митрополит), обратившего внимание на талантливого студента. В 1887 г. окончил СПбДА со степенью кандидата богословия за соч. «Никифор Феотоки и его значение в истории Русской Церкви и духовной литературы». Проф. Н. И. Барсов писал, что это исследование «по интересу содержания... настолько ценно, что желательно было бы видеть его, после более тщательной обработки, в качестве диссертации магистерской» (Журналы заседаний Совета СПбДА за 1886/87 уч. г. СПб., 1891. С. 206). Однако оно не было опубликовано и осталось в «необработанном» виде.

После женитьбы на дочери священника кронштадтской Троицкой кладбищенской ц. Ольге Николаевне (урожд. Азиатской) был рукоположен 15 нояб. 1887 г. ректором СПбДА Выборгским еп. Антонием (Вадковским) во диакона, 21 нояб. того же года - во иерея. Был назначен учителем Закона Божия и священником домового храма гимназии в г. Елизаветполь (ныне Гянджа, Азербайджан). 18 окт. 1894 г. стал законоучителем старших классов 2-й с.-петербургской гимназии, с 1896 г.- настоятель гимназической ц. в честь Рождества Пресв. Богородицы. В 1897 г. избран членом С.-Петербургского епархиального комитета Миссионерского об-ва. В 1900 г. участвовал в работе подкомиссии по вопросу о надлежащей постановке преподавания Закона Божия в средних учебных заведениях Мин-ва народного просвещения. В окт. 1900 г. в связи с уходом на покой тестя, прот. Н. Я. Азиатского, переведен на освободившуюся должность настоятеля Троицкого кладбищенского храма в Кронштадте.

В нач. 1902 г., после смерти при трагических обстоятельствах дочери и жены, решил принять монашеский постриг. Узнав об этом, С.-Петербургский митр. Антоний (Вадковский) предложил его кандидатуру на должность начальника Урмийской духовной миссии (2-го состава) среди перешедших из несторианства в Православие ассирийцев на северо-западе Ирана. Постановлением Синода от 24 апр.- 4 мая 1902 г. назначен начальником Урмийской миссии с возведением в сан архимандрита по пострижении в монашество. 10 мая пострижен ректором СПбДА Ямбургским еп. Сергием (Страгородским; впосл. патриарх Московский и всея Руси) в академической церкви в монашество с наречением имени Кирилл в честь св. равноап. Кирилла Философа. Был возведен в сан архимандрита. В авг. того же года К. прибыл в Урмию, а уже в окт. при миссии была открыта школа с интернатом для детей ассирийцев. При миссии стали действовать и 10-дневные курсы для повышения образовательного уровня ассирийских священнослужителей. Под рук. К. было завершено строительство храма миссии во имя Николая Чудотворца и ремонт особо почитаемой ассирийцами ц. Март-Марьям. Миссионеры, включая К., постоянно объезжали с богослужебными и проповедническими целями горные села правосл. ассирийцев.

В миссии активно проводилась работа по переводу богослужебных книг на ассир. язык. Трудами возглавляемой К. комиссии были переведены и изданы для ассир. священнослужителей сборник ежедневных молитв, Литургия свт. Иоанна Златоуста, последование вечерни и утрени по Часослову и Служебнику, воскресные песнопения Октоиха 1-го и 2-го гласов, рождественская и пасхальная службы праздников, последование спасительных Страстей Христовых, чины диаконской и иерейской хиротонии, отдельные богослужебные песнопения. Помимо богослужебной лит-ры были переведены на ассирийский язык и изданы «Начатки христианско-православного учения» свт. Филарета Московского, публиковались послания к клиру и пастве главы Ассирийской Православной Церкви Урмийского и Супурганского еп. Ионы (Мар Ионана).

Для лучшей организации миссионерской работы среди ассирийцев К. добился изменения адм. подчиненности Урмийской миссии, находившейся в ведении Грузино-Имеретинской синодальной конторы. 20 февр. 1903 г. последовал указ, предписывавший К. обращаться по всем вопросам работы миссии напрямую к Синоду через его первенствующего архиерея митр. Антония (Вадковского). Осенью 1903 г. иран. власти (видимо, под нажимом Великобритании) объявили о передаче всех храмов правосл. миссии ассирийцам-несторианам (очень немногочисленным в регионе по сравнению с правосл. ассирийцами). В связи со сложившейся ситуацией К. срочно прибыл в С.-Петербург, где добился через обер-прокурора Синода и МИД России, чтобы российские власти защитили Урмийскую миссию, благодаря чему храмы были сохранены за правосл. ассирийцами. Во время пребывания К. в С.-Петербурге было учреждено Кирилло-Сергиевское Урмийское братство. Успехи деятельности К. как начальника миссии в Иране получили широкую известность. 12 февр. 1904 г., перед отъездом обратно в Урмию, К. был принят имп. мч. Николаем II Александровичем.

11 мая 1904 г. Синод назначил К. на вакантную кафедру епископа Гдовского, 3-го викария С.-Петербургской епархии. 6 авг. того же года в Троицком соборе Александро-Невской лавры состоялась епископская хиротония К., к-рую возглавил митр. Антоний (Вадковский). В качестве викарного епископа К. принял участие в праздновании 75-летия прот. прав. Иоанна Кронштадтского 18-19 окт. того же года. К. совершал богослужения в храмах Кронштадта, много общался с юбиляром, с к-рым у епископа установилась тесная духовная связь. Рано утром 19 окт. они вместе посетили кронштадтское кладбище, где прот. Иоанн молился об упокоении матери, а К.- родителей, супруги и тестя. В слове за литургией в кронштадтском Андреевском соборе К. охарактеризовал прот. Иоанна «как живую силу и ревностного борца против всех нападок иноверия и безверия» (Д. А. Б. 75-летие о. Иоанна Кронштадтского // Петербургский листок. СПб., 1904. № 290. С. 2).

Будучи викарным епископом, К. отвечал за преподавание Закона Божия в учебных заведениях Ведомства учреждений имп. Марии Феодоровны и Ведомства Имп. человеколюбивого об-ва; был председателем С.-Петербургского епархиального правосл. братства во имя Пресв. Богородицы, в ведении которого находилось более 500 церковноприходских школ разного типа; возглавлял С.-Петербургское эст. православное братство прп. Исидора Юрьевского; продолжал активно участвовать в деятельности Кирилло-Сергиевского Урмийского братства, в нач. 1907 г. совершил поездку в Урмию для ревизии миссии. К. ввел в Александро-Невской лавре всенародное пение во время богослужения и внебогослужебные катехизаторские беседы. Состоял благочинным всех с.-петербургских единоверческих храмов, часто совершал в них службы, особо почитался единоверцами за полноуставное служение. 31 окт. 1905 г. К., как епископ Гдовский, был назначен 2-м викарием, а 15 февр. 1908 г. стал 1-м викарием С.-Петербургской епархии.

9 нояб. того же года, после освящения в Кронштадте вновь устроенного во Владимирском крепостном соборе придела во имя св. Николая Кочанова, К. посетил прот. Иоанна Кронштадтского. Очевидно, именно тогда тяжелобольной прот. Иоанн попросил К. совершить его отпевание. После кончины прот. Иоанна 20 дек. 1908 г. прибыл в Кронштадт, служил заупокойные литургии на квартире почившего и в Андреевском соборе, где сказал проникновенное надгробное слово. 22 дек. сопровождал гроб с телом прот. Иоанна в С.-Петербург. 28 янв. 1909 г., на 40-й день памяти, совершил заупокойную литургию в Исаакиевском кафедральном соборе.

30 дек. 1909 г. К. был назначен епископом Тамбовским и Шацким. 6 мая 1913 г. возведен в сан архиепископа. Проявил себя как чрезвычайно деятельный и опытный епархиальный архиерей. С первых месяцев пребывания в Тамбове установил в храмах практику архипастырских бесед с народом и общенародного пения во время служб. Обычно совершал богослужения в тамбовском в честь Казанской иконы Божией Матери муж. монастыре по полному монастырскому уставу, на архиерейские полноуставные службы всегда собиралось множество молящихся. Активно занимался епархиальными делами; учредил комиссию по сокращению излишней канцелярской деятельности, обременявшей духовную консисторию. Регулярно устраивал в архиерейском доме пастырские собрания городского духовенства, на которых обсуждались вопросы приходской жизни. Установил ежедневный прием посетителей, постоянно совершал поездки по епархии, старался лично посетить каждый подведомственный ему приход.

Особое внимание К. уделял борьбе с распространением сектантского движения, учредил с этой целью в 1910 г. Тамбовское просветительско-миссионерское Питиримовское братство. По благословению К. в разных местах епархии организовывались краткосрочные народно-миссионерские курсы. В «Тамбовских епархиальных ведомостях» был создан специальный раздел -«Миссионерский листок», посвященный гл. обр. проблемам борьбы с сектантством. При К. в Тамбовской епархии резко увеличилось число обществ трезвости: их стало 567, значительно больше, чем в соседних епархиях. К. проявлял особую заботу о Тамбовской ДС, которую часто посещал, проводил беседы с учащимися. При К. в семинарии в 1911 г. был устроен новый домовый храм. В 1912 г. было открыто 2-е епархиальное женское училище - в Шацке. К. вел широкую благотворительную деятельность. Он оказывал значительную помощь Тамбовскому училищу для слепых детей Крестовоздвиженского братства, часто бывал там, призывал к помощи слепым детям влиятельных благотворителей. Были собраны средства на постройку для училища нового здания с домовым храмом. В 1912 г. стараниями К. был учрежден Церковно-археологический комитет Тамбовской епархии для описания церквей и монастырей края, исследования жизни местных святых и подвижников благочестия.

К. сыграл большую роль в прославлении свт. Питирима, еп. Тамбовского. Еще в мае 1912 г., после ходатайства К., Синод поручил ему организовать комиссию для описания чудес, совершавшихся при мощах епископа. По итогам работы комиссии и после получения достоверных свидетельств чудотворений 25 янв. 1914 г. Синод признал еп. Питирима в лике святых. Торжественное прославление состоялось в день памяти святого, 28 июля того же года. К этому торжеству был капитально отремонтирован тамбовский Спасо-Преображенский кафедральный собор, где почивали мощи новопрославленного; над колодцем свт. Питирима была выстроена часовня. В торжествах приняли участие до 50 тыс. чел. Прибытию большего количества паломников помешала начавшаяся первая мировая война.

Во время войны К. организовал в епархии помощь раненым солдатам. По распоряжению К. лазарет был устроен в одном из зданий Казанской обители и в Воскресенском мон-ре Тамбова. Также попечением К. был создан т. н. Питиримовский епархиальный лазарет. Здание Тамбовской ДС было предоставлено для эвакуационного военного госпиталя; военный лазарет был размещен также в Серафимовском ДУ; свои помещения для лазарета Красного Креста предоставил кирсановский Тихвинский мон-рь. При 3 муж. мон-рях епархии были открыты мастерские по обучению воинов-инвалидов различным ремеслам, при жен. обителях - приюты для детей погибших солдат. Мон-ри собирали для госпиталей денежные средства, закупали продукты, теплые вещи. Церковные хоры давали концерты духовной музыки в пользу раненых. К. часто посещал госпитали и лазареты, подолгу беседовал с ранеными, навещал семьи погибших на фронте. По инициативе К. в Тамбове были размещены сотрудники Урмийской миссии и ученики миссийной школы, эвакуированные из Ирана из-за угрозы вторжения тур. войск.

К. сдержанно отнесся к Февральской революции 1917 г., он предупреждал паству о том, что наступает время нелегких испытаний; призывал не увлекаться шумным ликованием по поводу «дней свободы», а найти внутри самих себя указания, «как решить и выполнить то или другое дело с таким расчетом, чтобы не вышло из него вреда не столько нам, сколько другим людям, соединенным вместе с нами в одном государственном устройстве, не вышло вреда великой Родине нашей» (Тамбовские ЕВ. 1917. № 10/11. С. 248). В мае 1917 г. голосованием среди архиереев К. был избран членом Предсоборного совета, начавшего работу в Петрограде 12 июня того же года. К. задержался с прибытием на Предсоборный совет в связи с открытием в Тамбове 15 июня епархиального съезда, поскольку существовала опасность, что на съезде местная «революционная» группа белого духовенства предпримет попытку захвата церковного управления в епархии. Однако благодаря присутствию на заседаниях правящего архиерея собрание в целом прошло спокойно и плодотворно, подтвердив полномочия К. как управляющего Тамбовской епархией.

21 июня 1917 г. определением Синода К. был назначен председателем Отдела о церковном хозяйстве Предсоборного совета. В дальнейшем он стал одним из наиболее деятельных участников Поместного Собора Православной Российской Церкви 1917-1918 гг. На Соборе К. был избран председателем Отдела о преподавании Закона Божия в школе. В центре внимания работы отдела сразу же оказался обсуждавшийся в органах гос. власти вопрос об отмене в учебных заведениях Мин-ва народного просвещения обязательного курса преподавания Закона Божия. Это следовало из принятого Временным правительством (см. в ст. Временное правительство и его вероисповедная политика) 14 июля 1917 г. постановления «О свободе совести». С учетом того что 20 июня Временное правительство приняло постановление об объединении учебных заведений разных ведомств и о переходе церковноприходских школ под управление Мин-ва просвещения, стало возможным исключить Закон Божий как обязательный предмет из программ всех школ страны. Под рук. К. Отдел о преподавании Закона Божия выработал проект обращения Поместного Собора к Временному правительству, в к-ром излагалось отношение к закону «О свободе совести». 28 сент. 1917 г. К. вошел в делегацию Поместного Собора, направленную к главе Временного правительства А. Ф. Керенскому для обсуждения вопроса о переходе церковноприходских школ в ведение Мин-ва просвещения. 11 окт. состоялась встреча делегации Собора с Керенским и министром исповеданий А. В. Карташёвым. Члены делегации донесли мнение Собора о законе от 20 июня как о «выражении правительственных намерений уничтожить сам тип церковной школы». Глава Временного правительства в свою очередь заявил о лояльности Временного правительства к правосл. Церкви, к-рой, по словам Керенского, была предоставлена «самая широкая свобода», в т. ч. возможность созыва Поместного Собора. Однако Керенский утверждал, что, «предоставляя Церкви полную свободу в ее внутренней жизни, правительство не может не порвать тех пут, которые мешают новому строю стать внеконфессиональным». По существу Керенский отказался учесть пожелания представителей Собора, заявив, что закон об упразднении церковноприходских школ «никоим образом не может быть отменен». Доклад о ходе переговоров с Керенским К. сделал на Соборе 14 окт. 1917 г., незадолго до падения Временного правительства.

30 окт. 1917 г., на 1-м этапе выборов на Поместном Соборе патриарха Московского и всея России, за К. было подано 27 голосов (2-е место). В последующих голосованиях для определения кандидатов для выбора патриарха по жребию (нужно было набрать не менее 155 голосов) за К. было подано соответственно 102 голоса (5-е место), 77 голосов (3-е место) и 35 голосов (3-е место). 5 нояб. К. сослужил с др. архиереями и иереями из числа членов Поместного Собора литургию в московском храме Христа Спасителя перед избранием с помощью жребия патриархом свт. Тихона. 7 дек. 1917 г. К. был избран на Соборе заместителем члена Свящ. Синода.

1 апр. 1918 г. постановлением патриарха и Свящ. Синода К. определено было быть митрополитом Тифлисским и Бакинским, экзархом Кавказским. Оставшиеся в Закавказье после восстановления автокефального управления Грузинской Православной Церкви рус. правосл. приходы уже длительное время были без архипастырского окормления. 19 мая того же года К. прибыл по морю в Баку, но доехать до Тифлиса (ныне Тбилиси) не представлялось возможным из-за ожесточенных боевых действий в Закавказье. В Баку, находившемся в то время под контролем советских властей, К. приступил к созданию местного церковного управления, положив начало организации самостоятельной Бакинской православной епархии. 22 мая под председательством К. было проведено общее собрание представителей приходов Баку. Собрание городских приходов вынужденно заменило епархиальное собрание, т. к. православные приходы в Ленкоранском, Джеватском и Кубинском уездах в янв.-марте 1918 г. были разгромлены, и духовенство с прихожанами бежали оттуда в Баку. На собрании были избраны члены Временного епархиального совета и делегаты на Поместный Собор. Рапортом от 14 июня 1918 г. К. известил патриарха Тихона об учреждении Временного епархиального совета для управления Бакинской епархией и попросил утвердить его членов. 5 июля 1918 г. патриарх Тихон и Свящ. Синод, согласно ходатайству К., утвердили состав Временного Бакинского епархиального совета (РГИА. Ф. 831. Оп. 1. Д. 128. Л. 2-4).

4 июля 1918 г., во время пребывания К. в Баку, он был избран состоявшимся в Н. Новгороде епархиальным съездом на Нижегородскую кафедру (216 голосами из 324). Однако патриарх Тихон высказался за оставление К. в прежней должности митрополита Тифлисского и Бакинского, что было утверждено постановлением патриарха и Свящ. Синода от 21 окт. 1918 г.

Ранее, в сер. авг., К. прибыл в Москву, где принял участие в 3-й сессии Поместного Собора. 20 авг. 1918 г. он был избран заместителем члена соборного Совета, неск. раз исполнял на соборных заседаниях обязанности товарища (заместителя) председателя Собора. 13 сент. избран главой соборной делегации, которая должна была передать в высшие советские органы власти постановление Поместного Собора о необходимости отмены антицерковной инструкции Наркомюста РСФСР от 30 авг. 1918 г., согласно которой правовой статус признавался лишь за приходскими собраниями, а Церковь в целом лишалась всех юридических прав. 18 сент. К. от имени Отдела о высшем церковном управлении выступил на соборном заседании с докладом «О церковных округах». Первоначально предполагалось, что эти округа должны были объединить несколько соседних епархий только в плане пастырско-миссионерской деятельности. Однако в ходе работы Собора были приняты постановления, в которых упоминались митрополичьи округа как центры церковной власти. Это обстоятельство нашло отражение в докладе К., к-рый выступил за наделение церковных округов также и административно-судебными полномочиями. Доклад вызвал оживленную дискуссию, в конце которой было принято решение об одобрении предложения К. в целом; работа по распределению епархий по округам передавалась Высшему церковному управлению. Однако из-за последующих событий в стране и в жизни Русской Церкви это решение не осуществилось. 19 сент. К. выступил с докладом «Об управлении духовно-учебными заведениями, церковноприходскими школами и законоучительством в светских учебных заведениях» по поручению соборных отделов - духовно-учебных заведений, церковноприходских школ и законоучительного. «Школа духовная уничтожена, над духовно-учебными заведениями нависла угроза прекращения их существования»,- отметил К. в докладе и предложил передать дело духовного образования школьно-просветительскому отделу Высшего Церковного Совета (ВЦС). 20 сент., в заключительный день работы Поместного Собора, К. принял участие в обсуждении подготовленного им доклада «Об устроении Православной Церкви в Закавказье», в котором, в частности, упоминалось о необходимости образования Бакинской епархии, которая способствовала бы укреплению присутствия РПЦ в Закавказье. Окончательное решение по этому вопросу было передано на рассмотрение ВЦС.

После окончания работы Поместного Собора К. продолжал служение в Москве в качестве члена Свящ. Синода и ВЦС, пребывал в московском в честь Рождества Пресв. Богородицы монастыре. 24 дек. 1919 г. был арестован по распоряжению ВЧК. В тот же день был помещен в тюрьму Новгородский митр. Арсений (Стадницкий), патриарх Тихон определен под домашний арест. Видимо, арест свт. Тихона и членов Синода был произведен ВЧК без санкции других советских органов. Последовала переписка между управляющим делами Совнаркома В. Д. Бонч-Бруевичем, заведующим 8-м отделом Наркомюста П. А. Красиковым и начальником Секретного отдела ВЧК Т. П. Самсоновым. 30 янв. 1920 г. Самсонов известил Красикова об освобождении митр. Арсения при условии его выезда из Москвы в Новгород, в отношении патриарха и К. сообщалось, что они «обвиняются в контрреволюционной агитации путем рассылки воззваний и сношения с Колчаком и Деникиным» (Следственное дело Патр. Тихона. 2000. С. 93). К. провел в заключении во внутренней тюрьме ВЧК ок. 2 месяцев. Вернулся к работе в Свящ. Синоде не позднее 2 марта 1920 г. (РГИА. Ф. 831. Оп. 1. Д. 26. Л. 32).

22 апр. 1920 г. К. был назначен митрополитом Казанским и Свияжским, однако долго не мог прибыть в Казань из-за противодействия властей. В июне в Казани по инициативе братии казанского во имя св. Иоанна Предтечи муж. мон-ря был начат сбор подписей под ходатайством о разрешении К. прибыть к месту служения. Как сообщалось сотрудником Секретного отдела ВЧК, К. пришел в кон. июня в ВЧК за пропуском в Казань, «...однако не получил последнего, будучи известен за определенного черносотенца. Ему было отказано под благовидным предлогом, который сводился к тому, чтобы он получил разрешение из 8-го отдела Наркомюста, где было следствие о Высшем церковном управлении, членом которого он состоял. Там ему в разрешении на выезд было отказано тоже» (ГАСПИКО. Д. СУ-11404. Т. 2. Л. 5). К., объясняя позднее обстоятельства происшедшего, рассказывал, что при обращении в Наркомюст ему «хотели сначала выдать пропуск, но потом ввиду утраты одного дела... выдачу разрешения снова отменили, отложили на неделю, потом на будущую» (Там же. Л. 36). К. понял, что не добьется результата, хотя ему и объявили об отсутствии формальных оснований, препятствующих отъезду. Он попытался добиться приема у начальника Секретного отдела ВЧК М. И. Лациса, но не был принят. Тогда К. обратился в отдел пропусков ВЦИК, где 6 июля получил как частное лицо по имевшемуся у него, как у сотрудника Высшего церковного управления, профсоюзному удостоверению пропуск на проезд по железной дороге в Казань.

9 июля 1920 г. он прибыл в Казань, где в тот же день принял участие в праздновании чтимой иконы Божией Матери «Седмиезерная». Жил в казанском Богородицком муж. монастыре, откуда ежедневно ходил пешком в Иоанно-Предтеченский мон-рь, где размещался епархиальный совет. Совершал богослужения в приходских и монастырских храмах Казани и окрестностей. Сумел быстро урегулировать конфликты внутри епархии, назначил новых настоятелей Макариева свияжского в честь Вознесения Господня и Раифского в честь Грузинской иконы Божией Матери мон-рей. 24 июля К. вместе со своим викарием Чистопольским еп. сщмч. Анатолием (Грисюком) и викарием Нижегородской епархии Балахнинским еп. сщмч. Петром (Зверевым) совершил хиротонию архим. сщмч. Иоасафа (Удалова) во епископа Мамадышского, викария Казанской епархии.

15 июля ЧК Татарской АССР (ТатЧК) информировала ВЧК о пребывании К. в Казани. 23 июля Лацис отправил в Казань телеграмму с приказом о немедленном аресте К., как уехавшего из Москвы без разрешения. К. был вызван в Казани на допрос, но оставлен на свободе. 24 июля председатель ТатЧК Г. М. Иванов телеграфировал Лацису: «Митрополит Кирилл выехал по разрешению бюро пропусков ВЦИК от 6 июля и заявил, что по выезду из Москвы от ВЧК не зависит. Как поступить, если он выехал по разрешению бюро пропусков?» (Там же. Л. 22). 18 авг. Иванов повторно обратился к Лацису с просьбой подтвердить необходимость задержания К. В тот же день Лацис телеграфировал арестовать архиерея. 19 авг., сразу после богослужения в Богородицком мон-ре в праздник Преображения Господня, К. был арестован и помещен в тюрьму ЧК в Казани. Через неск. дней его этапировали в Москву. В заключении Секретного отдела ВЧК по делу К. предлагалось, «принимая во внимание политическую неблагонадежность Кирилла, причислить его небольшое преступление к преступлениям неподчинения распоряжениям советской власти и сослать его в Соловецкий монастырь на все время гражданской войны» (Там же. Л. 5). 27 авг. это решение было утверждено Президиумом ВЧК. К. в свою очередь отверг обвинение в выезде из Москвы без разрешения: «Никто и никогда не обязывал меня подпиской о невыезде из Москвы... Осуждение меня Президиумом ВЧК к заключению до конца гражданской войны признаю недоразумением» (Карточка арестованного К. И. Смирнова // ЦИВ. 1999. № 2/3. С. 65).

До отправки на Соловецкие о-ва К. должен был содержаться в Ордынском концентрационном лагере принудительных работ в Москве. 25 нояб. 1920 г. Управление лагерей принудительных работ НКВД дало указание начальнику Ордынского лагеря воздержаться от перевода К. на Соловки до пересмотра его дела; это указание было передано начальнику Таганской тюрьмы, где К. в действительности содержался с окт. После эвакуации в нояб. 1920 г. из Крыма войск ген. П. Н. Врангеля гражданская война на основной части страны была фактически завершена, и К., согласно приговору, следовало освободить. Кроме того, на него распространялась объявленная ВЦИК амнистия в честь 3-летия Октябрьской революции. Однако 9 дек. того же года Президиум ВЧК принял решение «амнистировать К. И. Смирнова и срок заключения сократить до 5 лет, считая со дня заключения под стражу».

В Таганской тюрьме К. находился в одной камере с епископами Феодором (Поздеевским) и Гурием (Степановым). В тот период в тюрьме заключенному духовенству было разрешено совершать богослужения, обычно их возглавлял К. в сослужении епископов Феодора и Гурия. Находясь в заключении, К. через своих викариев продолжал принимать посильное участие в управлении Казанской епархией. 7 нояб. 1920 г. К. был избран почетным членом КазДА. 4 февр. 1921 г. утвержден в этом звании патриархом свт. Тихоном. Еп. Алексий (Симанский; впосл. патриарх Московский и всея Руси Алексий I) 27 мая 1921 г. писал митр. Арсению (Стадницкому) о К. и его сокамерниках; «...у них чисто, много им посылают, так что со стороны внешней они обставлены хорошо. Надежды на Казань у него нет, в смысле возвращения туда. Патриарх хочет, в случае его освобождения, о чем хлопочут его благодетели, назначить его в Киев, где, по словам Патриарха, происходит нечто невообразимое». По словам еп. Алексия, К. не желал этого назначения (Письма Патриарха Алексия своему духовнику. М., 2000. С. 239-240). В 1921 г. в Президиум ВЦИК неоднократно поступали ходатайства приходских общин и различных организаций Казани об освобождении К.; под одним из обращений подписались 8 тыс. рабочих гос. заводов и фабрик. 8 окт. 1921 г. Президиум ВЦИК предложил ВЧК ускорить разбор дела К. 29 дек. Президиум ВЧК постановил досрочно освободить К. по амнистии в честь 4-летия революции.

5 янв. 1922 г. К. вышел на свободу и в ночь на 18 янв. прибыл в Казань. Он сразу начал служить на приходах и в мон-рях епархии. В проповедях К. призывал людей к покаянию, изъясняя поразившие страну бедствия, в т. ч. и голод в Поволжье, как следствие греха. ГПУ Татарской АССР наблюдало за деятельностью К. Так, 11 февр. после богослужения, совершенного К. в Свияжском муж. монастыре, ГПУ на основании агентурных данных было составлено заключение, что в его проповеди «усматривается прикрытая агитация против Советской власти и Коммунистической партии, которая произвела большое впечатление на верующие массы» (ГАСПИКО. Д. СУ-11404. Т. 1. Л. 149).

Ввиду подготовки изъятия церковных ценностей 16 февр. 1922 г. К. был вызван в Казанский горсовет на беседу с начальником местного отдела ГПУ А. А. Денисовым, к-рый являлся и председателем комиссии по учету, изъятию и сосредоточению ценностей. На вопрос, что К. мог бы предпринять, чтобы процесс изъятия прошел безболезненно, он ответил, что представители духовенства вмешиваться в это дело не должны и не будут, поскольку церковное имущество с момента издания декрета об отделении Церкви от гос-ва считается народным достоянием. В кон. марта того же года проф. И. А. Стратонов ездил из Казани в Москву с письмом от К. к патриарху Тихону и информировал его о ходе изъятия церковных ценностей в Казанской епархии. Патриарх одобрил позицию К. 9 апр. в Казанском ун-те состоялось собрание духовенства и верующих, на к-ром выступил Денисов и потребовал ответа на вопрос, будут ли верующие помогать в проведении в жизнь декрета об изъятии церковных ценностей от 23 февр. 1922 г. В ответ К. заявил, что законы, издаваемые советской властью, должны исполняться, судить о законах не его дело, а внушать верующим добровольно жертвовать церковные ценности он не может, т. к. эти ценности считаются собственностью народа, соответственно «проповедь, обращенная к верующим о добровольном жертвовании, равнялась бы расхищению народного достояния» (Там же. Л. 196). Изъятия в казанских храмах были завершены к кон. мая, в целом по епархии к июню 1922 г. «кампания прошла почти без эксцессов» (Хайрутдинов Р. Р. «В церквах и монастырях по возможности ничего не оставлять…»: (Кампания по изъятию церк. ценностей в Татарстане в 1922 г.) // Эхо веков. Каз., 2006. № 2. С. 78-87).

В мае 1922 г. патриарх Тихон был помещен под домашний арест. Его полномочия при поддержке ГПУ попыталось присвоить самочинно организованное обновленческое т. н. Высшее церковное управление (ВЦУ). Во все епархии были разосланы уполномоченные ВЦУ с целью утверждения обновленчества на местах. В июне в Казань прибыл обновленческий «священник-миссионер» Николай Пельц, который потребовал проведения собрания духовенства и письменного разрешения К. духовенству присутствовать на этом собрании. К. ответил, что если это собрание разрешено гражданской властью, то др. разрешений не требуется. Этот ответ Пельц расценил как выражение контрреволюционного настроения и пообещал К. «всякие неприятности». 30 июня Пельц вновь явился к К. и предложил ему «призвать как городских, так и сельских священников к прекращению хотя бы и скрытого «шипения» против власти Советской» и попросил разрешить ему отслужить литургию в одном из рабочих районов Казани и сказать «примирительное слово». К. категорически отказал, после чего Пельц в тот же день подал на него жалобу председателю исполкома Татарской АССР, а также обратился в республиканское ГПУ с просьбой принять К. «под особое наблюдение, не допустить ему внести смуту своими действиями, хотя бы и в жизни церковной, тесно связанной пока с жизнью страны» (ГАСПИКО. Д. СУ-11404. Т. 1. Л. 163, 171).

Для К. было очевидно, что «обновленчество является антиправославным течением в церковной жизни и ничего общего у православного человека с этим течением не может быть». 5 июля 1922 г. К. дал указания распространить послание к Церкви против обновленчества от 18 июня того же года замещавшего патриарха Ярославского митр. священноисп. Агафангела (Преображенского). Послание было разослано по всем храмам Казанской епархии; духовенству было предложено прочитать его прихожанам за первым по получении праздничным богослужением (Там же. Л. 179 об.). Копии послания митр. Агафангела по распоряжению К. были отправлены и в другие епархии, в частности епископам Самарскому Анатолию (Грисюку) и Уфимскому Борису (Шипулину).

19 июля 1922 г. постановлением обновленческого ВЦУ «в целях облегчения церковно-революционного движения» К. был уволен на покой как «несоответствующий современному прогрессивному церковному строительству» (Живая Церковь. М., 1922. № 6/7. С. 22). За подписью управляющего делами ВЦУ В. Н. Львова К. была послана телеграмма об увольнении, но он не придал ей значения и продолжил служение в качестве епархиального архиерея. 24 июля в Богоявленском соборе Казани под председательством К. состоялось епархиальное собрание, на котором он заявил, что готов признать требования обновленческого ВЦУ как учреждения гражданского (если правительство признает за ними такую силу), но не церковного. В созываемом ВЦУ «поместном соборе», по словам К., можно было принять участие только с тем, чтобы заявить, что этот «собор» нецерковный. Собрание приняло резолюцию о переходе в связи со сложившейся в Русской Церкви ситуацией к самоуправлению епархий согласно постановлению патриарха и соединенного присутствия Свящ. Синода и ВЦС № 362 от 20 нояб. 1920 г. (о действиях епархиальных властей в случае прекращения высшей церковной властью своих церковно-административных функций).

2 авг. 1922 г. К. в Казани был вызван в ГПУ, где с ним была проведена беседа и было дано указание ответить письменно на ряд вопросов. 4 авг. К. представил ответы, в которых, в частности, писал, что о создании в приходских советах «контрреволюционных и черносотенных элементов» епархиальному управлению ничего не известно, изъятие церковных ценностей в Казанской епархии прошло спокойно, свое отношение к власти он определяет своей христ. совестью и теми декретами, коими власть нормирует его гражданские обязанности, что считает митр. Агафангела законным заместителем патриарха, а его послание - строго церковным, не содержащим «никаких признаков контрреволюционных мыслей или настроений», полученные из обновленческого ВЦУ телеграммы об увольнении его на покой подписаны такими именами, к-рые ничего не говорят ему об их праве «быть распорядителями в делах управления Православною Русскою Церковью», что отношение к патриарху Тихону со стороны Казанского епархиального управления определяется достоинством патриарха как высшего руководителя церковной жизни и прекратить такое отношение может только приговор правомочного церковного Собора (ГАСПИКО. Д. СУ-11404. Т. 1. Л. 189-193).

14 авг. 1922 г. К. был арестован по обвинению в распространении воззвания митр. Агафангела. В заключении ГПУ Татарской АССР К. характеризовался как «личность, тонко и умно ведущая скрытую контрреволюционную линию поведения» и именовался «центральной фигурой, около которой группируются реакционные слои духовенства и верующих» (Там же. Л. 211 об.). 16 авг. К. был этапирован в Москву и помещен во Внутреннюю тюрьму ГПУ на Лубянке. 23 нояб. 1922 г. решением Комиссии НКВД по адм. высылкам К. был приговорен как «политически вредный элемент» к ссылке на 2 года в Коми (Зырян) автономную обл. В ссылку был отправлен этапом. В праздник Рождества Христова провел всенощную службу в камере пересыльной тюрьмы г. Вятки (ныне Киров). Первоначально отбывал срок ссылки в Усть-Сысольске (ныне Сыктывкар). Обеспечивал себе пропитание рыбной ловлей. Пребывал в ссылке вместе с архим. Неофитом (Осиповым), личным секретарем патриарха Тихона, а в мае 1923 г. в Усть-Сысольск прибыл сосланный Дмитровский еп. сщмч. Серафим (Звездинский). Летом 1923 г. К. был перемещен в с. Усть-Кулом, где сблизился со ссыльными епископами Ковровским священноисп. Афанасием (Сахаровым) и Кинешемским священноисп. Василием (Преображенским), совершал с ними службы в избушке в тайге.

В июне 1923 г. патриарх Тихон был освобожден и вернулся к исполнению своих обязанностей. Однако в отличие от обновленцев Московская Патриархия не получила в Советском гос-ве легального статуса, что сильно осложняло деятельность патриаршего управления. В нояб. того же года патриарх составил завещательное распоряжение, согласно которому его заместителем на случай ареста, осуждения гражданского, насильственного удаления от дел управления или кончины назначался митр. Агафангел (Преображенский), а в случае отказа или устранения митр. Агафангела - К. Весной 1924 г. начальник 6-го отд-ния Секретного отдела ОГПУ Е. А. Тучков предложил свт. Тихону легализовать патриаршее управление, но при условии вхождения в него бывш. представителей обновленческой группы «Живая церковь» во главе с протопр. В. Д. Красницким. Патриарх Тихон после колебаний согласился, но настоял на том, что в состав Синода должны войти авторитетные иерархи, в т. ч. и лишенные на тот момент свободы. 12 апр. 1924 г. патриарх Тихон подал председателю ЦИК М. И. Калинину список имен 25 архиереев, о возвращении к-рых он ходатайствовал. Первым в списке был указан К.

21 мая 1924 г. был подготовлен проект патриаршего определения о восстановлении полного состава органов высшего церковного управления применительно к положению, принятому Поместным Собором 1917-1918 гг.: Свящ. Синода в составе патриарха-председателя и 12 иерархов, в т. ч. К., и ВЦС, в который должен был войти Красницкий и др. бывш. «живоцерковники». 26 мая патриарх Тихон подал Тучкову прошение об освобождении заключенных архиереев, в т. ч. К., для присутствия в Синоде. 28 мая патриарх направил повторное ходатайство. В июне 1924 г. К. был вызван из Усть-Кулома в Москву. Прибыв к патриарху и узнав от него о положении дел, К. убеждал свт. Тихона отказаться от переговоров с Красницким. По свидетельству еп. Афанасия (Сахарова), патриарх объяснил К. свои действия обещанием советских властей освободить находившихся в заключении архиереев, если он примет предложение властей. На это К. ответил: «...о нас, архиереях, Вы не думайте. Мы теперь только и годны на тюрьмы» («Молитва всех вас спасет». 2000. С. 408).

Вызванный к Тучкову К. высказался о невозможности своего участия в органах высшего церковного управления вместе с Красницким. К. заявил, что не верит в искренность покаяния Красницкого; даже если бы таковое и было, он находит «непозволительным премировать кающегося грешника высшим возможным для пресвитера положением в Церкви вместо прохождения покаянной дисциплины» (Кирилл (Смирнов), митр. «Это есть скорбь для Церкви, но не смерть ее…». 2001. С. 335). 28 июня 1924 г. патриарх Тихон уведомил Тучкова об отказе включить Красницкого в состав органов высшего церковного управления. В июле К. был вновь выслан по этапу из Москвы. С 4 авг. проживал в Подъельской вол. Усть-Куломского у.

7 янв. 1925 г. патриарх Тихон составил новое завещательное распоряжение о преемстве высшей церковной власти. К. был указан 1-м кандидатом на должность патриаршего местоблюстителя, 2-м кандидатом - митр. Агафангел (Преображенский), 3-м - Крутицкий митр. сщмч. Петр (Полянский). К. узнал об этом распоряжении патриарха неск. месяцами позже. Срок ссылки К. заканчивался в кон. 1924 г., однако разрешение явиться в Усть-Сысольск за документами на проезд к месту постоянного жительства он получил только в марте следующего года. Узнав о смерти 7 апр. 1925 г. свт. Тихона, К., не имевший сведений о новом завещательном распоряжении патриарха, предполагал, что митр. Агафангел - 1-й кандидат в местоблюстители. К. решил не преодолевать трудности начавшейся весенней распутицы и остался ожидать парохода (Там же. С. 337). Ввиду отсутствия в Москве К. и митр. Агафангела Архиерейское совещание РПЦ 12 апр. 1925 г. утвердило патриаршим местоблюстителем митр. Петра. В мае 1925 г. К. с 1-м пароходом прибыл в Усть-Сысольск, где узнал о происшедших в Москве событиях. Позднее он вспоминал, что ему было непонятно, почему его отсутствие в Москве могло быть препятствием к исполнению обязанностей патриаршего местоблюстителя, но он признал решение собрания епископов и имел каноническое и молитвенное общение с митр. Петром как с 1-м епископом страны (Там же. С. 338).

Из Усть-Сысольска К. намеревался выехать в Москву, но был отправлен без объяснений в новую ссылку в отдаленное сел. Переволок Ижмо-Печорского у. Коми (Зырян) автономной обл., где он пребывал в полной изоляции от событий общецерковной жизни. В этой и последующей ссылках К. сопровождала мон. Евдокия (Перевозникова). Между тем 5 дек. 1925 г. митр. Петр составил завещательное распоряжение на случай своей кончины, в к-ром, согласно воле почившего патриарха Тихона, указал К. 1-м кандидатом в патриаршие местоблюстители. Также в качестве кандидатов были указаны последовательно митрополиты Агафангел (Преображенский), Арсений (Стадницкий) и Сергий (Страгородский).

10 дек. 1925 г. митр. Петр был арестован. В соответствии с его распоряжением от 5 дек. на случай невозможности по к.-л. обстоятельствам отправлять обязанности патриаршего местоблюстителя их временное исполнение перешло к Нижегородскому митр. Сергию (Страгородскому). Воспользовавшись невозможностью митр. Сергия из-за подписки о невыезде прибыть в Москву, 22 дек. группа архиереев во главе с Екатеринбургским (Свердловским) архиеп. Григорием (Яцковским) при негласной поддержке ОГПУ организовала самочинный Временный высший церковный совет (ВВЦС), который попытался захватить власть в РПЦ, но встретил решительное противодействие со стороны митр. Сергия. В свою интригу деятели ВВЦС пытались вовлечь и заключенного в тюрьму патриаршего местоблюстителя, пользуясь его недостаточной осведомленностью о происходивших событиях, однако после выяснения всех обстоятельств митр. Петр подтвердил полномочия заместителя патриаршего местоблюстителя митр. Сергия и запретил инициаторов григорианского раскола в служении.

Находившийся в ссылке К. узнал о происшедших в жизни Церкви изменениях только в июне 1926 г., после переезда из Переволока в Усть-Сысольск. По собственному признанию К., он «не мог мысленно не приветствовать твердость митр. Сергия в охранении того церковного устроения, какое принято было митр. Петром после почившего Патриарха» (Там же. С. 340-341). По мнению К., существование григорианского ВВЦС могло бы иметь оправдание, если бы этот совет не претендовал на власть в Русской Церкви, а был бы объявлен лишь органом управления для тех епархий, архиереи которых находились с ним в общении. Однако, поскольку ВВЦС был учрежден с иными целями, «затея архиеп. Григория,- как писал К.,- повисла в воздухе и так и висит без канонического под собою основания - законного правопреемства» (Там же. С. 338). К. считал, что архиеп. Григорий совершил самочиние и поставил себя вне общения с РПЦ. Впосл. К. заявлял на допросе, что, проживая в Коми области, он «с высшими духовными инстанциями переписки никакой не вел. О церковной жизни никаких сведений не имел и был совершенно от всего в стороне» (ГАСПИКО. Д. СУ-11404. Т. 1. Л. 96 об.). В Усть-Сысольске К. познакомился со ссыльным Ананьевским еп. сщмч. Парфением (Брянских). В окт. 1926 г. К. был задержан и доставлен из Усть-Сысольска в Вятку, откуда по распоряжению губ. управления ОГПУ был определен на жительство в г. Котельнич.

Митр. Сергий первоначально признавал особое положение К. среди российских иерархов в связи с патриаршим завещанием. В мае 1926 г. он писал митр. Агафангелу: «Впрочем, завещание Святейшего, хотя оно уже и использовано для своей цели (Местоблюстителя мы имеем), и теперь не утратило для нас своей нравственной, а пожалуй, и канонически обязательной силы. И если почему-либо митр. Петр оставит должность местоблюстителя, наши взоры, естественно, обратятся к кандидатам, указанным в завещании, т. е. к митр. Кириллу, а потом и к Вашему Высокопреосвященству» (Акты свт. Тихона. С. 461). Митр. Агафангел, попытавшийся весной 1926 г. объявить себя местоблюстителем, в июне того же года по причине противодействия митр. Сергия и неприятия епископатом его выступления отказался от своего намерения и порекомендовал митр. Петру передать местоблюстительство «первоиерархам Кириллу, митрополиту Казанскому, или Арсению, митрополиту Новгородскому» (Там же. С. 475). Существует свидетельство того, что это предложение митр. Агафангела очень не понравилось Тучкову, к-рый спросил, нельзя ли без К. «Нет, нельзя, он первый кандидат в Местоблюстители, без него все будет незаконно»,- ответил ему митр. Агафангел (Интервью с митр. Агафангелом // Вестн. ПСТГУ. Сер. 2: История. История РПЦ. 2005. Вып. 1. С. 113).

Осенью 1926 г. Полоцкий еп. сщмч. Павлин (Крошечкин), Свердловский архиеп. Корнилий (Соболев) и некоторые другие архиереи выступили с инициативой проведения выборов нового патриарха путем тайного опроса епископов. Главным кандидатом они выдвинули К., у которого вскоре заканчивался срок ссылки. Митр. Сергий отнесся к инициативе еп. Павлина скептически. Его внимание в этот момент было обращено не на тайные выборы патриарха, а на переговоры с властью о легализации РПЦ. Но после того как еп. Павлин представил ему более 20 подписей поддержавших его инициативу архиереев, митр. Сергий согласился провести предварительный опрос епископов о принципиальной возможности избрания таким способом патриарха и о предполагаемых кандидатах. С его т. зр., этот опрос имел лишь вспомогательное значение, на случай неудачи переговоров с ОГПУ о легализации. На допросе 20 дек. 1926 г. митр. Сергий показал: «И я, и Корнилий - мы оба смотрели одинаково, что в случае, если бы мне удалась регистрация (юридическое оформление моего положения), все Кирилловское дело - т. е. выборы его в патриархи, а вернее, выборы патриарха вообще - отпало бы, так как в таком случае летом 27 года предполагался созыв поместного собора, где вопрос о патриархе был бы решен. В случае неудачи регистрации - дело продолжалось бы дальше (т. е. собирание голосов), независимо ни от чего» (ЦА ФСБ РФ. Д. Р-31639. Л. 57). Архиеп. Корнилий (Соболев) сказал на допросе о митр. Сергии, что «он, как будто, не особенно склонен был вести… дело об избрании Кирилла, но положение и каноны обязывали его это сделать» (Там же. Л. 81). Непременным, но практически неисполнимым условием, поставленным митр. Сергием перед еп. Павлином, было получение отзыва о намечаемом деле от патриаршего местоблюстителя митр. Петра, к-рый тогда содержался в Суздальском политизоляторе.

Получив от митр. Сергия секретное обращение к епископам с предложением в письменной форме выразить свое мнение, еп. Павлин вместе с неск. помощниками стал объезжать архиереев, собирая их отзывы. К нояб. 1926 г., по сведениям осведомленного современника тех событий Г. А. Косткевича, было собрано 72 или даже 92 отзыва, абсолютное большинство которых сводилось к тому, что избирать патриарха указанным способом возможно, а К. является наиболее достойным кандидатом (см.: Мазырин. 2012. С. 24-25). Еп. Павлин посетил в Ленинграде и недавно вернувшегося из Соловецкого лагеря Колпинского еп. Серафима (Протопопова), к-рый «сообщил, что соловецкие епископы также беседовали по этому вопросу и вынесли решение также в пользу патриархата и Кирилла» (ЦА ФСБ РФ. Д. Р-31639. Л. 67).

Согласно свидетельству Гомельского еп. Тихона (Шарапова), переданному через М. Е. Губонина, если бы сбор подписей под актом избрания К. закончился благополучно, то предполагалось затем направить к нему в место ссылки 2 уполномоченных архиереев, снабженных актом избрания и доверительными грамотами, вручить К. документы и немедленно возвести его в патриаршее достоинство, после чего, не задерживаясь, покинуть новопоставленного патриарха, захватив с собой его известительное послание о совершившемся настоловании для широкого распространения в народе (см.: Кифа. 2012. С. 276). По просьбе еп. Павлина Муромский еп. Евгений (Кобранов) взялся составить от имени К., как новоизбранного патриарха, обращение к пастве и к вост. патриархам на рус. и греч. языках (ЦА ФСБ РФ. Д. Р-31639. Л. 92).

8 дек. 1926 г. еп. Павлин был арестован в Москве. При аресте у него были изъяты списки епископов РПЦ, его заявление митр. Сергию, обращение заместителя местоблюстителя к епископам и др. (Там же. Л. 28). Перечисленные документы отмечены в протоколе, но отсутствуют в следственном деле. На следующий день после ареста еп. Павлин начал давать обстоятельные показания; в Н. Новгород было послано распоряжение срочно арестовать митр. Сергия и доставить в Москву. Как сообщалось в отчете ОГПУ партийно-советскому руководству: «Митрополит Сергий склонен был принять меры к легализации управляемой им церкви на условиях, приемлемых для советского правительства. Однако под давлением наиболее активных черносотенных церковников он вынужден действовать в направлении избрания патриархом бывшего Казанского митрополита Кирилла, находящегося сейчас в ссылке» («Совершенно секретно»: Лубянка - Сталину о положении в стране (1922-1934 гг.). М., 2001. Т. 4: 1926 г. Ч. 2. С. 829). В следующем отчете ОГПУ было сказано, что «подготовлявшиеся выборы в патриархи находящегося в ссылке контрреволюционера казанского митрополита Кирилла происходили под руководством патриаршего местоблюстителя митрополита Сергея, бывшего члена Государственного совета царского времени. Выбирая Кирилла путем сбора конспиративным образом подписей среди видных епископов, активные церковники тихоновцы хотели поставить Советскую власть и верующих перед свершившимся фактом избрания патриарха одним контрреволюционным епископатом… Однако тихоновцам выборы патриарха произвести не удалось, так как реакционная головка во главе с Сергеем была арестована» (Там же. С. 935).

К. о готовящемся избрании его патриархом инициаторы выборов не известили, по поводу чего в деле отражено удивление сотрудников ОГПУ. «Как Вы взялись избирать Кирилла, не спрашивая его согласия?» - вопрос следователя к еп. Павлину; ответ: «Мы об этом не рассуждали. Вернее, я об этом не рассуждал» (ЦА ФСБ РФ. Д. Р-31639. Л. 69). Впоследствии К. выражал негативное отношение к предпринятой попытке патриарших выборов, считая ее инициатором митр. Сергия. В 1929 г. К. писал еп. Иоасафу (Удалову): «Митр. Сергий опытный делец. Он сделал меня «центральной личностию» в совершенно неведомой мне затее об избрании меня в патриархи» (Кирилл (Смирнов), митр. «Это есть скорбь для Церкви, но не смерть ее…». 2001. С. 345). 21 дек. 1926 г. К. был арестован в г. Котельниче и препровожден в тюрьму (при комендатуре ОГПУ) в г. Вятке. Он обвинялся в том, что «связался с группой черносотенного епископата, поставившей задачу придать церкви характер активной антисоветской организации. Эту последнюю группу гр-н Смирнов намеревался возглавить, привлечь ее к церковной деятельности и проводить ее антисоветскую программу в жизнь» (ГАСПИКО. Д. СУ-11404. Т. 1. Л. 95). «Обвинение это,- писал позднее К.,- было для меня совершенно неясным по своему происхождению, т. к. ни с кем в сношениях такого характера я не состоял, никого возглавлять не собирался» (Кирилл (Смирнов), митр. «Это есть скорбь для Церкви, но не смерть ее…». 2001. С. 344).

ОГПУ готово было к тому, что К. возглавит Московскую Патриархию при условии подчинения негласному контролю власти. В сер. февр. 1927 г. К. был допрошен прибывшим из Москвы в Вятку Тучковым. Начальник 6-го отд-ния Секретного отдела ОГПУ сообщил К. о его якобы избрании патриархом и поинтересовался его отношением к этому избранию и тем, как бы он осуществлял свои патриаршие полномочия. К. ответил, что для него на 1-м месте стоит вопрос о законности избрания. Тучков сказал, что инициатором выборов являлся митр. Сергий и произведены они епископатом. «Не зная ни повода, ни формы произведенных будто бы выборов,- писал впосл. К.,- я отвечал, что совершенно не могу определить обязательное для себя отношение к таким выборам, если они были. Во всяком случае, были они без моего ведома. Но Вы, сказал мой собеседник, являетесь центральной личностию, и снова перешел к вопросу о моем церковном credo» (Там же. С. 345-346). Согласно Е. В. Апушкиной, Тучков предлагал К.: «Если нам нужно будет удалить какого-нибудь архиерея, вы должны будете нам помочь». К. на это ответил: «Если он будет виновен в каком-либо церковном преступлении, да. В противном случае я скажу: «Брат, я ничего не имею против тебя, но власти требуют тебя удалить, и я вынужден это сделать»». Тучкову такой вариант не понравился: «Нет, не так. Вы должны сделать вид, что делаете это сами, и найти соответствующее обвинение». К. отказался: «Евгений Александрович! Вы не пушка, а я не бомба, которой вы хотите взорвать изнутри Русскую Церковь!» («Молитва всех вас спасет». 2000. С. 44). Переговоры с К. не принесли Тучкову желаемого результата. 28 марта 1927 г. особое совещание при Коллегии ОГПУ приговорило К. к 3 годам ссылки в Сибирь. В тот же день К. поездом был отправлен в Новосибирск, откуда был доставлен в Красноярск, затем пароходом в Туруханск, где был определен к месту ссылки в станок Хантайка. По дороге в Хантайку К. встретился с еп. сщмч. Дамаскином (Цедриком), отбывавшим срок ссылки в станке Полой. Знакомство с К. произвело на еп. Дамаскина сильное впечатление.

Сщмч. Кирилл (Смирнов). Фотография. 30-е гг. XX в.

Между тем 2 апр. 1927 г. был освобожден из Внутренней тюрьмы ОГПУ митр. Сергий, принявший навязанные ему советскими властями условия легализации Патриаршей Церкви, в т. ч. согласование деятельности высших органов церковного управления с ОГПУ. 7 апр. митр. Сергий вернулся к исполнению полномочий заместителя патриаршего местоблюстителя. В мае 1927 г. при митр. Сергии был организован Временный Патриарший Священный Синод, а 29 июля была выпущена «Декларация» 1927 г. о политической солидарности с правительством СССР. «Известные церковные круги», под к-рыми можно было подразумевать и все репрессированное советской властью духовенство, подвергались в «Декларации» порицанию как люди, не сумевшие понять «знамений времени». Изменение курса церковной политики вызвало возражения и протесты со стороны многих авторитетных представителей Русской Церкви. В свою очередь митр. Сергий в соответствии с требованиями ОГПУ начал активно налагать прещения на несогласных с новой церковной политикой.

Изолированный в туруханской ссылке и не имевший точной информации о происходившем К. сначала ограничивался лишь частной перепиской с близкими ему людьми. В июле 1928 г. он писал архим. Неофиту (Осипову), что не признаёт учреждения «новой формы ВЦУ» (т. е. Временного Синода), а заявление, сделанное в «Декларации» митр. Сергия, как он понял, о репрессированном духовенстве, считает клеветой (Церк. ведомости. Сремски Карловци, 1928. № 21/22. С. 4). 7 февр. 1929 г. К. писал в Москву одному из оппонентов митр. Сергия: «Заместитель, преемственно принявший на себя единоличное руководство и ответственность за ход церковной жизни, учреждением т. наз. Синода подменил законнопреемственную власть Православной Церкви непреемственной и потому незаконной властью, новоучрежденной коллегией, и этим приостановил и свое законно-преемственное руководство церковной жизнью… Совершенную им подмену церковной власти, конечно, нельзя назвать отпадением от Церкви, но это есть, несомненно, тягчайший грех падения. Совершителей греха я не назову безблагодатными, но участвовать с ними в причащении не стану и других не благословлю, т. к. у меня нет другого способа к обличению согрешающего брата» (Мазырин. 2006. С. 73-74).

Прещения, налагаемые митр. Сергием на представителей церковной оппозиции под предлогом нарушения ими церковной дисциплины, К. осуждал и не признавал (об этом письмо от нач. 1929 г. в кн.: Журавский. 2004. С. 310).

В мае 1929 г. в ответ на запросы об отношении к митр. Сергию и возглавляемой им церковной структуре К. отправил своему викарию Чебоксарскому еп. Афанасию (Малинину) письмо с обстоятельным изложением своей позиции. Копия письма была также послана митр. Сергию. К. указал на существенную разницу между полномочиями патриаршего местоблюстителя и его заместителя и на превышение митр. Сергием своих заместительских прав, что особенно проявилось в организации при нем Временного Синода. «...До тех пор, пока митр. Сергий не уничтожит учрежденного им Синода, ни одно из его административно-церковных распоряжений, издаваемых с участием так называемого Патриаршего Синода, я не могу признавать для себя обязательным к исполнению»,- писал К. В то же время он объяснил, что воздержанием от общения с митр. Сергием и его единомышленниками «ничуть не утверждается и не заподазривается якобы безблагодатность совершаемых сергианами священнодействий и таинств… но только подчеркивается нежелание и отказ участвовать в чужих грехах» (Акты свт. Тихона. С. 638).

В июне 1929 г. К. был вызван в Туруханск, а оттуда в окт. был отправлен для завершения срока отбытия ссылки в г. Енисейск. В Енисейске местные священники приглашали К. участвовать в богослужениях, но он соглашался только при условии, что митр. Сергий поминаться не будет (Архив УФСБ РФ по Красноярскому краю. Д. П-17429. Л. 24). 18 сент. 1929 г. митр. Сергий ответил К. письмом, в котором отверг обвинения в превышении власти, в свою очередь обвинил К. в общении с отделившейся от высших церковных властей оппозицией («церковью лукавнующих») и призвал его до 1 дек. пересмотреть решение о разрыве с ним, предупреждая в противном случае о необходимости «перейти к соответствующим действиям» (Акты свт. Тихона. С. 644-650). В ответном письме митр. Сергию, написанном 10-12 нояб. 1929 г., К. продолжал настаивать на том, что заместитель местоблюстителя превысил «всякую меру самовластия, посягнув самочинно на самые основы нашего патриаршего строя». По поводу прав митр. Сергия К. писал, что они только отражение прав местоблюстителя и «самостоятельного светолучения не имеют», что заместитель местоблюстителя является лишь лично уполномоченным митр. Петра для обеспечения на время его отсутствия сохранности принятого им курса церковного управления, но никак не заменяющим главу Церкви или 1-м епископом страны. К. выражал свое крайне негативное отношение к постановлению Временного Синода от 6 авг. 1929 г., объявлявшему недействительными таинства, совершенные в отчуждении от управления митр. Сергия, и воспрещавшему отпевать умерших в «расколах». В этом постановлении К. увидел «потерю духовного равновесия» со стороны митр. Сергия и указал ему, что подобными актами тот закрепляет вызванный его деятельностью «не для всех еще ясный спор церковный… как непримиримую церковную вражду». К. разъяснил, почему он, не имея внешних полномочий воздействовать на митр. Сергия в случае его отклонения от надлежащего пути, считал, что нравственное право на такое воздействие у него было: «Вы хорошо знаете, что с вопросом о местоблюстительстве мое имя связано гораздо больше, чем Ваше». В конце письма К. просил митр. Сергия передать весь материал, составлявший их переписку, на рассмотрение патриаршего местоблюстителя митр. Петра «как действительно первого епископа страны» (Там же. С. 651-657).

Митр. Сергий отказался выполнить просьбу К., расценив обращение к суждению митр. Петра как «попытку укрыться от власти действующей за авторитет власти отсутствующей». 2 янв. 1930 г. митр. Сергий постановил предать К. суду Собора архиереев по обвинению «во вступлении в общение с обществом, отделившимся от законного церковного священноначалия и образовавшим раскол, и в поддержке названного раскола своим примером, словом и писаниями… и в отказе повиноваться законному Заместителю Патриаршего Местоблюстителя и иметь с ним общение». Тем же постановлением К. был уволен от управления Казанской епархией на покой с правом священнодействия с разрешения местных епархиальных архиереев. Крайним сроком для выражения «канонического послушания и отказа от общения с раскольниками» ему назначалось 15 февр. 1930 г.; в случае отсутствия заявлений указанного содержания от К. постановление о его увольнении считалось вступившим в силу со 2 янв. (Там же. С. 680-681).

30 янв. 1930 г. К. написал митр. Сергию: «Решительный отказ Ваш передать нашу с Вами переписку на усмотрение Местоблюстителя митрополита Петра и предупредительное постановление о моем увольнении на покой свидетельствует о совершенной безнадежности для Церкви Православной Вашего возвращения с пути узурпации церковной власти, по коему движетесь Вы уже почти три года». Дальнейшие сношения с митр. Сергием К. признавал для себя невозможными и заявлял: «Я в деле нравственно-архипастырского служения Св. Церкви, определяемого в своем внутреннем содержании не писанием резолюций и указов, а христианским душепастырством (1 Петр 5. 2-3), остаюсь по-прежнему митрополитом Казанским и Свияжским для всех православных чад Церкви, не могущих разделять Ваши воззрения на церковные полномочия Ваши и на пути осуществления Церковию своего призвания в здешнем мире, ибо воззрения эти нарушают правду Церкви и искажают Ее православное лицо» (цит. по: Журавский. 2004. С. 325-326). Копию письма от 30 янв. К. послал в Казань, а управлявший епархией архиеп. Афанасий (Малинин) переслал ее в Москву «с выражением своих сыновних чувств к заместителю и с заверением, что православная Казань не даст увлечь себя в раскол, хотя бы и «Кирилловский»» (Архив ПСТГУ. Письмо К. архим. Неофиту (Осипову) от 17 нояб. 1933 г.).

Полемика К. с митр. Сергием в 1929-1930 гг. стала одним из наиболее значительных событий церковной жизни того времени. Хотя центральным и на первый взгляд единственным ее предметом был вопрос о полномочиях митр. Сергия, в частности вопрос о правомерности учреждения им Синода, корни разногласий крылись глубже: в различном понимании природы Церкви и смысла архипастырского служения. Если для К. важнее всего были свидетельство правды и сохранение достоинства Церкви, то митр. Сергий во главу угла ставил функционирование централизованной церковной орг-ции, ради чего считал возможным идти на значительные уступки светской богоборческой власти. Проблемы церковной жизни К. активно обсуждал в переписке со своими единомышленниками. К кон. 20-х гг. XX в. вполне сформировался круг последователей К., к которому могут быть отнесены такие епископы, как Дамаскин (Цедрик), Афанасий (Сахаров), Василий (Преображенский), Иоасаф (Удалов), Амфилохий (Скворцов). Близкими по своей церковной позиции к К. были также архиеп. сщмч. Серафим (Самойлович), сщмч. Прокопий (Титов), исп. Пахомий (Кедров), еп. Серафим (Звездинский), Парфений (Брянских) и другие из числа «непоминающих» (т. е. не поминавших при богослужении заместителя патриаршего местоблюстителя митр. Сергия). К. с большим уважением относился к архим. Неофиту (Осипову), которого именовал в письмах не иначе как «Авва» (см.: Мазырин. 2006. С. 103-148).

Патриарший местоблюститель митр. Петр, находившийся в ссылке в приполярном пос. Хэ Обдорского р-на Тобольского окр., благодаря усилиям еп. Дамаскина (Цедрика) узнал о разразившихся в Церкви спорах по поводу деятельности митр. Сергия. Среди проч. церковных документов кон. 20-х гг. XX в. посыльными еп. Дамаскина митр. Петру были переданы и письма К. Свое отношение к политике заместителя местоблюститель митр. Петр выразил в письме митр. Сергию в дек. 1929 г., охарактеризовав ее как ошибку, поставившую Церковь в унизительное положение, вызвавшую в ней раздоры и разделения и омрачившую репутацию ее предстоятелей. Не обошел стороной митр. Петр и вопрос о полномочиях митр. Сергия: «Смею заявить, что званием заместителя Вам предоставлены полномочия только для распоряжения текущими делами, быть только охранителем существующего порядка… Каких-либо учредительных прав я Вам не предоставлял, пока состою Местоблюстителем и пока здравствует митр. Кирилл, а в то время был жив и митр. Агафангел… Для меня не было сомнений, что заместитель прав установленных не заменит, а лишь заместит, явит собою, так сказать, тот центральный орган, через который Местоблюститель мог бы иметь общение с паствой. Проводимая же Вами система управления не только исключает это, но и самую потребность в существовании Местоблюстителя» (цит. по: Воробьев В., прот., Косик О. В. Слово Местоблюстителя: Письма Местоблюстителя сщмч. митр. Петра (Полянского) к митр. Сергию (Страгородскому) из Тобольской ссылки и люди, послужившие появлению этих док-тов // Вестн. ПСТГУ. Сер. 2: История. История РПЦ. 2009. Вып. 3(32). С. 60-61). Патриарший местоблюститель имел практически такое же понимание объема полномочий своего заместителя, что и К., который писал в июне 1929 г. еп. Дамаскину: «Призвание митр. Сергия к заместительству вовсе не в том заключалось и заключается, чтобы заменить своею персоною митр. Петра, но лишь заместить его, дать собою тот общедоступный центр, то место, через которое мысли, желания и руководственные указания митр. Петра, как Местоблюстителя, могли бы проникать в среду церковную» (цит. по: Л[опушанская] Е. Епископы исповедники. Сан-Франциско, 1971. С. 32). Единство взглядов с К. о границах власти, переданной патриаршим местоблюстителем своему заместителю, побудило митр. Петра использовать буквально его объяснение из письма еп. Дамаскину.

В дек. 1929 г. срок ссылки К. истек, но разрешение на свободный выезд он не получил. 8 февр. 1930 г. К. был арестован в Енисейске, а затем помещен в красноярскую тюрьму специального назначения. 22 февр. К. было предъявлено обвинение в том, что он «имел связь с контрреволюционной монархической организацией, раскрытой на Северном Кавказе». Речь, очевидно, шла о возможных контактах К. с одним из иосифлянских (см. ст. Иосифлянство) архиереев, Майкопским еп. Варлаамом (Лазаренко), бежавшим из-под ареста и заочно приговоренным к смертной казни. На допросе К. заявил: «Епископа Варлаама Лазаренко совершенно не знаю». В отношении лидера иосифлян Гдовского еп. Димитрия (Любимова) К. сказал: «Дмитрия Гавриловича Гдовского знаю как священника, но ничего общего с ним не имел, переписки с ним за время ссылки не вел». На вопрос следователя о намерениях К. после освобождения из ссылки тот ответил: «Я думаю вернуться в Казань, где буду молиться с теми, кто захочет молиться со мной. Принуждать к общению со мною никого не намерен, так как в церковном вопросе не признавал и не признаю административного командования» (Архив УФСБ РФ по Красноярскому краю. Д. П-17429. Л. 3, 4).

На вопрос следователя, считает ли К., что в СССР происходит гонение на Церковь, он объяснил: данное понятие относится к эпохе языческого Рима, когда христианство было объявлено вне закона. Поэтому, по словам К., «говорить о таком гонении и утверждать его наличие по отношению к христианской Церкви в настоящее время со стороны СССР было бы совершенной нелепостью, ввиду того что за все время существования Советской власти нет недостатка в издании законов, нормализующих бытие на территории СССР всевозможных религиозных объединений». Вместе с тем К. заметил, что, к его сожалению, «и официальная печать, и ответственные советские деятели не скупятся на заявления как об очередной задаче для Советской государственности - покончить с существованием всяких Церквей и даже самой религии. Эта одинаковость задач у Римской государственности по отношению к христианству первых трех веков и у Советской государственности по отношению к религии вообще и является причиной того, что все мероприятия власти в сторону религии встречаются как меры, предназначенные к одной цели - уничтожению религии».

Сущность политики гос. власти по отношению к Церкви К. представил как «ряд постепенных настойчивых мероприятий в том направлении, чтобы дать возможность всем наличным носителям религиозности дожить на законном основании свой век, но не оставлять наследников своего миросозерцания». Поэтому, по словам К., советское религ. законодательство, начавшее с провозглашения «широкой свободы для веры и неверия с признанием за тем и за другим одинаковых прав широкой пропаганды, постепенно суживает активные права веры, усиливая за счет их права и оказательства (так в тексте.- А. М.) неверия и безбожия». Особо К. остановился, как на «последнем выражении правительственного отношения к религии», на постановлении ВЦИК и СНК РСФСР «О религиозных объединениях» от 8 апр. 1929 г.: «Законом этим религиозная жизнь рассматривается как исключительно личное дело каждого отдельного верующего, имеющего поэтому право объединяться с другими одноверцами только в целях молитвы совместной, но никоим образом не для дел, имеющих общественное значение. Самый термин «община», «общество» совершенно не употребляется в законе. Через это самое понятие о Церкви как обществе, имеющем определенный строй и обязанности, может быть заподазриваться (так в тексте.- А. М.) в своей законности и праве на бытие. Такое положение может восприниматься церковным сознанием как стеснение обнаружений церковной жизни, но во всяком случае не как совершенное ее уничтожение. Это есть скорбь для Церкви, но не смерть ее. Под этим знаком скорбного существования я и мыслю бытие Православной Церкви в СССР. Увеличатся ли скорби эти еще или нет - это в воле Божией. И роль правительственного законодательства, создающего эту церковную скорбь, я осмысливаю для себя как обнаружение вовсе не человеческих каких-то соображений и умышлений, а осуществление над русским церковным обществом суда Божия, карающего нас за наши исторически выявленные церковные падения и призывающего к покаянию» (Кирилл (Смирнов), митр. «Это есть скорбь для Церкви, но не смерть ее…». 2001. С. 347-350).

На вопрос об отношении к «Декларации» митр. Сергия 1927 г. К., согласно протоколу, ответил: «Я это обращение расцениваю как политический документ, лежащий на личной ответственности его подписавших, т. к. для себя считаю неприемлемым смешение церковной деятельности с какими бы то ни было политическими воззрениями и предположениями» (Архив УФСБ РФ по Красноярскому краю. Д. П-17429. Л. 50). Поскольку доказательств контрреволюционных связей К. получить не удалось, следствие в Красноярске затянулось на неск. месяцев. 23 апр. 1930 г. особое совещание при Коллегии ОГПУ постановило после отбытия К. срока ссылки освободить его с проживанием по выбранному им месту жительства, исключая в течение 3 лет Московскую, Ленинградскую области, Харьковский, Киевский и Одесский округа, Дагестанскую и Татарскую АССР. Однако из красноярской тюрьмы К. освобожден не был.

11 марта того же года определением заместителя патриаршего местоблюстителя митр. Сергия и Временного Свящ. Синода К. был запрещен в священнослужении «за поддержку раскола и молитвенное общение с раскольниками, за демонстративный отказ от евхаристического общения с возглавлением Русской Патриаршей Церкви и неподчинение Заместителю». К. не признал наложенное на него прещение. Опубликовано определение о запрещении было только в 1937 г., когда с его помощью потребовалось офиц. отвести К. от восприятия местоблюстительства (Голос Литовской Правосл. епархии. Каунас, 1937. № 3/4. С. 22). 8 мая 1930 г. в Красноярске было составлено обвинительное заключение по делу К. Основой для обвинения стала полемика К. с митр. Сергием: «Пользуясь среди духовенства и верующих СССР громадным авторитетом, как первый кандидат - согласно завещания патр. Тихона - в заместители патриарха, Смирнов с первого момента организации в Москве митрополитом Страгородским Синода и опубликования последним декларации о лояльном отношении Синода к советскому правительству становится в оппозицию Страгородскому и начинает кампанию за ликвидацию Синода и за восстановление во главе церкви патриарха с неограниченной властью, вербуя этим себе к.-револ. настроенных сторонников в различных городах СССР» (Архив УФСБ РФ по Красноярскому краю. Д. П-17429. Л. 52). 23 июня 1930 г. особое совещание при Коллегии ОГПУ во изменение постановления от 23 апр. того же года постановило продлить К. ссылку в Сибирь сроком еще на 3 года, считая с 8 февр. 1930 г. (Там же. Л. 63). В красноярской тюрьме К. встретился с еп. Афанасием (Сахаровым), с февр. по июнь 1932 г. в Туруханском р-не проживал с еп. Афанасием в станке Селиваниха («Молитва всех вас спасет». 2000. С. 22).

19 авг. 1933 г. в связи с окончанием срока ссылки К. впервые с 1922 г. получил свободу. Несколько месяцев К. пробыл в Красноярске. Еще 28 июля 1933 г. он написал митр. Сергию письмо, в к-ром разъяснил, почему считает его узурпатором церковной власти. По убеждению К., система церковного управления в условиях гонений должна была основываться на постановлении патриарха и соединенного присутствия Свящ. Синода и ВЦС № 362 от 20 нояб. 1920 г., к-рое предоставляло максимально возможные права епархиальным архиереям. К. был готов к определенному компромиссу с митр. Сергием, даже с признанием права заместителя иметь при себе «нечто вроде Синода», полагая, что и для этого можно найти основания в постановлении № 362. Он не возражал бы против Синода, если бы тот не претендовал на обязательность своих решений для всей Русской Церкви. «Тогда не понадобилось бы Вам обременять свою совесть обильными прещениями и запрещениями. Все: и объединившиеся под братским руководством Вашим, и замедлившие с таким объединением по-прежнему оставались бы в каноническом и литургическом единении под затруднительным хотя, но отнюдь не утратившим своей реальности каноническим главенством своего Первоиерарха митрополита Петра» (Акты свт. Тихона. С. 697-699). 19 нояб. 1933 г. К. писал еп. Афанасию (Сахарову) о митр. Сергии, что «если бы он согласился признать свою деятельность нужной только для своих добровольных сотрудников и отказался бы от всяких прещений, оставляя всех замедляющих с одобрением его поведения их собственному усмотрению, то заваренную им кашу нетрудно было бы расхлебать» (После Туруханской ссылки. 2001. С. 361). В Красноярске К. дважды посещал Енисейский и Красноярский еп. Антоний (Миловидов), недавно освобожденный из лагеря. Он обратился к К. с официальным письмом, в котором спрашивал: «…Как Вы намерены относиться к нашему Заместителю и к нам?» (Архив ПСТГУ. Письмо К. архим. Неофиту (Осипову) от 17 нояб. 1933 г.). С тем же письмом еп. Антоний прислал К. и указ от 11 марта 1930 г. о запрещении его в священнослужении.

По возвращении из Сибири К. выбрал местом жительства г. Гжатск (ныне Гагарин Смоленской обл.). 6 дек. 1933 г. он проездом посетил в Москве митр. Сергия и имел с ним беседу, содержание которой подробно описал 16 дек. в письме архим. Неофиту (Осипову). Митр. Сергий встретил К. внешне приветливо. На вопрос о передаче их переписки на рассмотрение митр. Петра он ответил отрицательно. «Принявши всю патриаршую власть, я не могу не исполнять свой долг и допускать бездействие власти»,- сказал митр. Сергий, на что К. возразил: «Нам, дорогой Владыко… не о властвовании надо думать, а о спасении душ человеческих». Призыв К. руководствоваться постановлением патриарха, Свящ. Синода и ВЦС № 362 от 20 нояб. 1920 г. был оценен митр. Сергием как проповедь «андреевщины» (по имени еп. Андрея (Ухтомского), ставшего в 20-х гг. организатором епископских хиротоний для епархий, не имевших связей с высшей церковной властью (см. ст. Катакомбное движение)), результат которой - «полная анархия».

На вопрос К., как митр. Сергий представляет управление Церковью в случае кончины митр. Петра, тот ответил, что в этом случае местоблюстительство примет митр. Арсений (Стадницкий). Такое отношение к завещанию патриарха Тихона, не содержавшего имени митр. Арсения, вызвало неприятное удивление К., о назначении митр. Петром себе преемников на случай кончины он не знал и считал такое назначение неправомерным. Коснувшись темы Синода, К. сказал митр. Сергию про «тонко осуществляемый путь в уничтожении у нас патриаршества и подмены его синодальным строем», с чем заместитель местоблюстителя был не согласен, заявив, что «настоящий строй церковный самым прочным образом охраняет целость патриархии». Аргументы митр. Сергия не показались К. убедительными. «И что такое патриархия без патриарха?» - вопрошал он. К. также выразил недоумение, почему синодальное постановление о запрещении его в священнослужении не было напечатано в «Журнале Московской Патриархии», и получил удививший его ответ, что это было сделано «по цензурным условиям». К. покинул заместителя местоблюстителя крайне неудовлетворенным, решительно заявив ему в заключение разговора, что никак не может согласиться «с таким очевидным искажением воли почившего Патриарха» (Кифа. 2012. С. 667-670). Митр. Сергий, по свидетельству бывшего управляющего делами Синода прот. Александра Лебедева, напротив, оценил результаты встречи весьма оптимистично: «Нас теперь ничто не разъединяет» (Там же. С. 670). 20 янв. и 27 февр. 1934 г. митр. Сергий посылал к К. еп. Палладия (Шерстенникова) для переговоров, но безрезультатно (Мануил. Рус. иерархи, 1893-1965. Т. 4. С. 120). Еп. Палладий также сообщил К. о преподнесении митр. Сергию титула «Блаженнейший» и о положении дел в Казанской епархии.

В Гжатске К. возобновил контакты со своими единомышленниками. Епископы Афанасий (Сахаров) и Дамаскин (Цедрик) приезжали к нему лично, с архиеп. Серафимом (Самойловичем), еп. Парфением (Брянских) и др. общение было через посыльных. В дек. 1933 г. архиеп. Серафим (Самойлович), находившийся в ссылке в Архангельске, подготовил проект «Деяния», которым митр. Сергий объявлялся лишенным молитвенного общения со всеми правосл. епископами Русской Церкви и предавался церковному суду с запрещением в священнослужении. Управление православной Церковью в России за невозможностью обращаться к местоблюстителю митр. Петру до возвращения его из заключения должно было, согласно этому проекту, перейти к старейшему иерарху, т. е. к К. (Деяние нового сщмч. Серафима Угличского / Публ., примеч.: Н. Савченко // Правосл. Русь. Джорд., 1999. № 9. С. 7). К. ответил, что быть явочным порядком заместителем митр. Петра без его о том распоряжения он не может, но если митр. Петр добровольно откажется от местоблюстительства, то он в силу завещания патриарха Тихона исполнит свой долг и примет тяготу местоблюстительства, хотя бы митр. Петр и назначил себе др. преемника. По мнению К., православный епископат не должен был признавать превышенных полномочий митр. Сергия, но он был против разрыва с теми, кто их признавали. Он полагал, что «иерархи, признающие своим Первоиерархом митрополита Петра, возносящие его имя по чину за богослужением и не признающие законной преемственности Сергиева управления, могут существовать до суда соборного параллельно с признающими; выгнанные из своих епархий, духовно руководя теми единицами, какие признают их своими архипастырями, а не выгнанные, руководя духовной жизнью всей своей епархии, всячески поддерживая взаимную связь и церковное единение» (Акты свт. Тихона. С. 700).

Сщмч. Кирилл (Смирнов). Фотография. Москва. Лубянская тюрьма. 1934 г.

В апр. 1934 г. по предложению архиеп. Серафима (Самойловича) К. составил программный документ, с к-рым ознакомил нек-рых своих единомышленников, таких как еп. Дамаскин (Цедрик), но широко распространить не успел или не захотел. В этом документе К. систематизировал все свои прежние аргументы, высказанные в полемике с митр. Сергием. К. считал, что, когда «дело митр. Петра окончилось» и возможность сношений с ним как с церковным центром прекратилась, автоматически должно было вступить в действие постановление № 362 от 20 нояб. 1920 г., но митр. Сергий «вместо того, чтобы самому встать под действие сего указа и призвать к тому же всех архипастырей… измыслил чисто католическую теорию непрерывности патриаршей власти и совершенной тождественности местоблюстительских и отсюда заместительских прав с патриаршими».

«Узурпировав церковную власть, став таким образом учредителем новой формы церковного управления, митр. Сергий со всеми уловленными им в сети своего чисто обновленческого учреждения отошел от Местоблюстителя и от возглавляемой им Церкви, создавши нечто не предусмотренное ни Собором 17-18 гг., ни завещанием св. Патриарха, ни соответствующее воле Патриаршего Местоблюстителя… Явившаяся на смену Патриарху хитроудуманная «патриархия» во образе синода с председателем, наследственно приемлющим права свои от предшественника, все глубже врастает в церковное тело, угрожая ему полным перерождением в нечто чуждое подлинному смыслу Патриаршего завещания, разуму и указаниям Патриаршего ВЦУ, и через то оторванное от преемственной иерархической связи с Собором 17-18 гг. и с почившим Патриархом и его управлением». К. видел «только один способ восстановления и сохранения канонического благополучия - это восприятие к исполнению указа Патриаршего Управления от 7/20 XI 1920 г. с всегдашней готовностью по фактическом вступлении митр. Петра в управление дать ему или Собору отчет в своей деятельности». В случае смерти митр. Петра К. призывал обратиться к его «братскому руководству в деле совместных забот о законном избрании нового Патриарха», а в случае и его смерти - «опять же к руководству указом 7/20 XI 1920 г. № 362, всячески поддерживая взаимное между собою общение, и общими усилиями… создать надлежащие условия для законных церковных выборов нового Патриарха» (Кифа. 2012. С. 690-692).

14 июля 1934 г. К. был арестован в Гжатске, откуда доставлен в Москву и помещен во Внутренний изолятор ГУГБ НКВД. 29 июля ему было предъявлено обвинение в том, что он, «возвратившись по отбытии срока из ссылки, приступил к воссозданию контрреволюционной организации «Истинно-православная церковь»» (ЦА ФСБ РФ. Д. Р-37479. Л. 26). Обвинения К. не признал и заявил, что хотя к нему, как к первому кандидату в патриаршие местоблюстители, многие и обращались за разъяснениями по поводу недоуменных вопросов, которые возникали «в связи с курсом церковной жизни, принятым официальной церковью», и он им не отказывал в руководстве, но «никого сам к себе не звал и никаких организационных указаний не делал» (Там же. Л. 27-28). В составленном в сент. 1934 г. обвинительном заключении по делу К. было сказано, что он «объединял активных деятелей «ИПЦ» Дамаскина, Брянских, Самойловича и др., пытаясь организовать нелегальные к.-р. ячейки, а также принимал участие в разработке программных положений «ИПЦ» и хранил материалы к.-р. содержания» (Там же. Л. 44). В кон. нояб. К. был переведен в Бутырский изолятор. 2 дек. 1934 г. особое совещание при НКВД постановило сослать К. в Казахстан сроком на 3 года.

Местом ссылки К. был определен пос. Яныкурган Южно-Казахстанской обл. В Яныкургане К. смог возобновить переписку с единомышленниками, в частности с епископами Дамаскином (Цедриком), Афанасием (Сахаровым), Василием (Преображенским), Иоасафом (Удаловым), архим. Неофитом (Осиповым) и др. Постепенно К. вступил в переписку с оказавшимися в относительной близости от его места ссылки видными иерархами, оппозиционными митр. Сергию: митр. Иосифом (Петровых), сосланным в г. Аулие-Ата (ныне Тараз), архиеп. Прокопием (Титовым) - в г. Турткуль, еп. Евгением (Кобрановым) - в г. Чимкент. В переписке помимо прочего обсуждались практические вопросы церковной жизни в условиях гонений: о возможности хранения мирянами Св. Даров и их самостоятельного причащения, о замене в случаях нужды помазания св. миром возложением рук епископов в соответствии с апостольской практикой.

В кон. 1936 г. были получены ложные сведения о кончине митр. Петра, после чего 27 дек. Московской Патриархией был издан указ, вводивший с 1 янв. 1937 г. поминовение в качестве патриаршего местоблюстителя митр. Сергия. В указе не разъяснялось, на каком основании был возведен в новое достоинство митр. Сергий, а не К., к-рый был 1-м кандидатом в местоблюстители из указанных и патриархом Тихоном, и митр. Петром. 24 янв. 1937 г. Московской Патриархией было принято к сведению завещательное распоряжение митр. Петра от 5 дек. 1925 г. на случай его кончины, из чего можно было понять, что митр. Петр скончался (что не соответствовало действительности). В определении было сказано о запрещении К. в священнослужении определением Синода от 11 марта 1930 г.

Оппоненты митр. Сергия, как в России, так и в РПЦЗ, не могли признать законным возведение его в должность местоблюстителя и отвод К. 12 апр. 1937 г. Архиерейский Синод РПЦЗ принял определение, в котором говорилось: «Митрополит Сергий не имел права налагать кару на митрополита Кирилла за несогласие его с созданным им порядком церковного управления потому, что сам является стороной в этом деле, по поводу которого поддерживал полемическую переписку с митрополитом Кириллом. Естественно возникает подозрение, что он хотел просто опорочить последнего, чтобы лишить его законного права на возглавление Русской Церкви. Таким образом, митрополит Кирилл ни в каком случае не заслуживает отвода от звания Местоблюстителя по причине наложенных на него митрополитом Сергием прещений» (Граббе Г., протопр. Правда о Русской Церкви на Родине и за рубежом. Джорд., 1961. С. 126). 7 мая 1937 г. Архиерейский Синод определил в тех местах богослужения, где поминалось имя митр. Петра как местоблюстителя, молиться о «Православном Епископстве Церкве Российския» (Церковная жизнь. Белград, 1937. № 4/5. С. 50). Окончательное решение о местоблюстительстве РПЦЗ приняла 28 дек. 1937 г. на очередном Архиерейском Соборе, который единогласно постановил, что К., как «единственный оставшийся в живых из трех кандидатов, назначенных Святейшим Патриархом Тихоном в его завещании», является «законным Местоблюстителем Московского Патриаршего Престола (и Возглавителем) Русской Православной Церкви после смерти Митрополита Петра», а «притязания на Местоблюстительство Московского Патриаршего Престола со стороны Митрополита Сергия являются незаконными». Прещения митр. Сергия, как заинтересованной стороны, наложенные на К., были объявлены Архиерейским Собором «незаконными и ничтожными». Собор определил: «Поминать Митрополита Кирилла как Местоблюстителя Московского Патриаршего Престола и Возглавителя Русской Церкви за проскомидией и в частных молитвах, но от возглашения его имени за Богослужениями воздержаться, чтобы не навлечь на него тяжких гонений со стороны безбожной власти большевиков» (Кострюков А. А. Русская Зарубежная Церковь в 1925-1938 гг. М., 2011. С. 584-585). К моменту принятия этого определения Зарубежным Собором в живых не было уже не только митр. Петра, но и К., но за границей этого не знали.

Отношение К. к сообщениям о кончине митр. Петра характеризует его иносказательная фраза из письма Ираиде Тиховой: «А потеря места Петей, конечно, является тяжелым испытанием для семьи, но это, может, и лучше объединит родных» (Архив ПСТГУ. Письмо к Ираиде Тиховой от 27 янв. 1937). Со стороны российских оппонентов митр. Сергия с нач. 1937 г. к К. стали поступать обращения по вопросу о местоблюстительстве. В янв. 1937 г. к нему обратился митр. Иосиф (Петровых), который засвидетельствовал, что считает К. единственным законным руководителем Церкви. Установление общения митр. Иосифа с К. было важным событием в процессе консолидации оппозиции митр. Сергию. В марте того же года К. писал знакомому иеромонаху: «С митрополитом Иосифом я нахожусь в братском общении, благодарно оценивая то, что именно с его благословения был высказан от Петроградской епархии первый протест против затеи митрополита Сергия и дано было всем предостережение в грядущей опасности». Провозглашение митр. Сергия патриаршим местоблюстителем К. в том же письме оценивал как происшествия, к-рые «окончательно выявили обновленческую природу сергианства». В то же время К. по-прежнему отвергал «крайности в отношениях к сергианству» (такие, как перекрещивание крещеных), оценивая их как «ревность не по разуму». Под «сергианством» К. понимал систему взглядов и управленческих решений митр. Сергия и его единомышленников и последовательно отделял отрицательное отношение к нему от вопроса о благодатности совершаемых «сергианами» священнодействий.

Заметную активность в вопросе о местоблюстительстве проявил в 1937 г. еп. Евгений (Кобранов). В его показаниях от 29 июля 1937 г. говорилось: «В мае 1937 г. я высказал Петровых свое мнение, в связи со слухами о смерти Петра Крутицкого, что необходимо идти на все уступки Кириллу Смирнову, который должен возглавить церковь... и он с той же оказией, через которую я его спрашивал, мне ответил, что он со мною вполне согласен и будет подчиняться воле и указаниям Смирнова Кирилла, которого он считает главою церкви» (цит. по: Мазырин. 2006. С. 184). На вопрос, кого единомышленники К. указывали преемником местоблюстителя, он, согласно протоколу допроса, ответил: «Они называли меня как единственного и законного местоблюстителя, что свидетельствовало и завещание патриарха Тихона» (цит. по: Журавский. 2004. С. 366). К. не объявлял во всеуслышание о своем вступлении в исполнение обязанностей временного главы Русской Церкви. Как в 1930 г., считая себя законным Казанским митрополитом, К. никого из казанцев не желал принуждать к подчинению себе, так и в 1937 г., осознавая себя единственным законным кандидатом на должность местоблюстителя, он не собирался оказывать на кого-либо давление с целью признания его в этом качестве.

24 июня 1937 г. К. был арестован в Яныкургане и затем доставлен в тюрьму Чимкента. По одному делу с ним были арестованы митр. Иосиф (Петровых), еп. Евгений (Кобранов) и группа священников, монахов и мирян. 20 авг. К. был допрошен. 23 авг. было составлено обвинительное заключение по делу К. и еще 17 чел. Им инкриминировали подготовку «активного повстанческого выступления против Советской власти в момент ожидающейся интервенции против Союза ССР, установления патриаршества и главенства церкви над государственной властью». В заключении также упоминалось, что среди обвиняемых «главою русской церкви было решено считать Смирнова Константина, и о чем были поставлены в известность низовые контрреволюционные формирования данной контрреволюционной организации» (Архив ДКНБ по Южно-Казахстанской обл. Д. 02455. Л. 34). В сент. материалы на К., митр. Иосифа и еп. Евгения были выделены в отдельное делопроизводство. 19 нояб. 1937 г. особой тройкой УНКВД по Южно-Казахстанской обл. К., а также митр. Иосиф (Петровых) и еп. Евгений (Кобранов) были приговорены к смертной казни. 20 нояб. приговор был приведен в исполнение. К., митр. Иосиф (Петровых) и еп. Евгений (Кобранов) были расстреляны и захоронены в т. н. Лисьей балке под Чимкентом.

14 нояб. 1981 г. К. был канонизирован Архиерейским Собором РПЦЗ. 20 авг. 2000 г. в соответствии с определением Юбилейного Архиерейского Собора РПЦ он был прославлен в лике святых в составе Собора новомучеников и исповедников Российских (с 2013 Собор новомучеников и исповедников Церкви Русской).